главная страница / библиотека / обновления библиотеки

ПАВ №3. 1993. П.П. Азбелев

Сибирские элементы
восточноевропейского геральдического стиля.

// Петербургский археологический вестник. Вып. 3. СПб, 1993, с. 89-93.

 

Вопросы изучения раннесредневекового геральдического стиля поясных и сбруйных наборов затронуты во многих исследованиях, но не все возможности, предоставляемые имеющимся материалом, использованы в полной мере. Восполнению одного из пробелов посвящена предлагаемая статья.

 

Ареал распространения геральдического стиля — от Венгрии до Забайкалья; уже только этим определяется неоднородность, многовариантность стиля, но специального исследования локальных различий пока нет. Анализируя материалы могильника Кудыргэ, включающие серию вещей, оформленных в геральдическом стиле, A.A. Гаврилова датировала могилы кудыргинского типа по монете VI в. и соотнесла их с культурой тюрков или зависимых племен Первого каганата (Гаврилова 1965: 105). Вопрос о происхождении геральдического стиля A.A. Гавриловой не решался; для автора были важны датированные аналогии кудыргинским вещам. Позднее вышли статьи А.К. Амброза, изучавшего восточноевропейские древности и предложившего хронологическую шкалу геральдического стиля, основанную на независимых датировках памятников. По этой шкале ранние образцы геральдического стиля — на византийской периферии, а кудыргинские вещи отнесены к поздним этапам (Амброз 1971: 118; 1971а: 121,126; 1973: 291-298; 1989: 53-55). Обе концепции имеют сторонников, но следует подчеркнуть, что проблема соотношения южносибирского и восточноевропейского вариантов геральдического стиля темой специального исследования не становилась.

 

Цель — выяснить типологическое и хронологическое соотношение двух основных вариантов стиля — определяет методику: сравнение по общим для обоих вариантов признакам. Таковы: а) ажурный декор пряжек и бляшек; б) бляшки в виде рыбьего хвоста, часто в сочетании с другими формами; в) Т-образные бляшки в виде щитка с перекладиной на ножке; г) приостренные щитки, напоминающие гербовые щиты, давшие название стилю; д) B-образные рамки пряжек, гнутые из гранёного прутка или пластины. Этим списком ограничен набор специфических признаков геральдического стиля, общих для Южной Сибири и Восточной Европы. Ниже варианты стиля сравниваются согласно этому списку.

 

Ажурный декор геральдических поясов представляет собой систему круглых и скобчатых прорезей; они часто складываются в «изображение» лица, что, возможно, обыгрывалось мастерами (Рис.1: 6-9). Генезис этой системы на европейских материалах не выясняется, но пряжки из таштыкских склепов Среднего Енисея наглядно его иллюстрируют. В основе этого декора — функционально-декоративный элемент пряжек с неподвижным язычком — пара симметричных волют, заполняющая излишнее пространство рамки. Гипертрофирование этого элемента приводит к образованию системы округлых и скобчатых прорезей (Рис.1: 2-4). Таштыкские пряжки этого типа восходят к более ранним западным (Рис.1: 1), которые не могут быть прямыми прототипами западно-геральдических типов по ряду причин: 1) разрыв в 4-5 веков; 2) накладки типа Суук-Су, мог. 54 прямо имитируют таштыкские пряжки и, строго говоря, являются псевдопряжками; 3) последнее подтверждает важная деталь — короткий шпенек, обычный для западных геральдических типов и ни разу не встреченный на южносибирских вещах, — имитация функциональных таштыкских шпеньков, типологический рудимент (Рис.1: 6, 7, 24, 33, 42). Рамки с волютами есть лишь в таштыкской культуре; в Кудыргэ есть щитки сходных очертаний с

П.П. Азбелев. Сибирские элементы восточноевропейского геральдического стиля. С. 90

(89/90)

Рис. 1.
1 — Нижний Джулат. 2, 4 — Тепсей. 3, 10, 11, 37, 38 — Изых. 5, 12, 21-23, 30, 40 — Кудыргэ. 6, 31 — Суук-Су. 7, 15 — Чми. 8 — Арцыбашево. 9, 25, 32 — Неволино. 13 — Таш-Тюбе. 14 — Чир-Юрт. 16, 41 — Бирск. 17-19 — Мокрая Балка. 20 — Балыктыюль. 24 — Садовско-Кале. 26 — Аверино. 27 — Маняк. 28 — Бабашов. 29 — Орлат. 33 — Тызыл. 34 — Преградная. 35 — Шагвар. 36 — Тураево. 42 — Гижгид.
Масштаб различен. 5, 30, 33 — декор показан схематично; 29 — декор не показан. 11 — реконструкция положения блях на ремне.

(Открыть Рис. 1 в новом окне.)

(90/91)

растительным орнаментом (Рис.1: 5). В целом можно заключить, что восточноевропейский ажурный декор геральдических блях восходит к сибирским прототипам с утратой понимания образующих его элементов и их связи с конкретными вещами. Таштыкские пряжки, представляющие разные этапы эволюции мотива парных волют, встречаются в одних и тех же склепах и, следовательно, не определяют последовательности памятников: эволюция мотива шла за пределами таштыкского ареала.

 

В Восточной Европе этот заимствованный мотив быстро деградировал, первоначально устойчивая композиция прорезей вскоре развалилась (Рис.1: 7-9, 14, 31-33).

 

Бляшки в виде рыбьего хвоста. А.К. Амброз называл их «двурогими» и возводил к фигурным концам накладок типа садовской (Амброз 1973: 293, 289; Рис.1: 13-26), не указывая аргументов в пользу именно такой последовательности, кроме независимо полученных абсолютных дат комплексов. Но если этот тип имеет внеевропейское происхождение, то указанный А.К. Амброзом ряд — чисто хронологический, а не типогенетический. Представляется возможным и здесь привлечь таштыкские материалы. В склепах Изыхского, Тепсейского и др. чаатасов найдены своеобразные пряжки и накладки, образующие в наборе ряд чередующихся обойм и овальных рамок со вписанными парными волютами; А.К. Амброз справедливо указал корейские аналоги V-VI вв. (Амброз 1971а: 120; Воробьев 1961: рис. ХХХV: 1). Таштыкским поясам аналогичен не сам пояс из Пубучхона, а его подвески, но здесь важно восточное происхождение традиции. Тот же композиционный принцип — чередование прямоугольных и округлых элементов — представлен золотым поясом из погр. 4 Тилля-тепе (Сарианиди 1989: 85 рис. 30; стр. 88 рис. 32; стр. 91-93). В скл. 2 Изыхского чаатаса найдены «рогатые» бляшки с парой симметричных волют; судя по способу крепления, стыковка таких бляшек давала «гибкий» вариант двучастных накладок и пряжек (Рис.1: 10, 11). «Рогатые» бляшки — наиболее вероятный прототип бляшек в виде рыбьего хвоста; утрата «рогов» — элементов обрамляющего волюты составного кольца — нормальное явление, при воспроизведении малознакомой вещи или при перекомпоновке набора. Показательно, что кудыргинские бляшки в виде рыбьего хвоста расположены осью вдоль сбруйного ремня -— в соответствии с системой крепления накладок на таштыкских поясах (Рис.1: 11, 12). В Таш-Тюбе оси аналогичных блях уже перпендикулярны ремню (Рис.1: 13), — понимание вещи утрачено. В Европе есть подобные бляшки с ажурным декором (Рис.1: 14), появляются симметрично сдвоенные бляшки, быстро деградирующие (Рис.1: 15-19), что свойственно инородным типам.

 

Таким образом, наиболее ранний вариант рассмотренного типа — в таштыкской культуре, следующий — в Кудыргэ (что не означает прямой преемственности); европейские бляшки — пример заимствования без точного понимания прототипа.

 

Т-образные бляшки. А.К. Амброз отметил нефункциональность Т-образной бляшки из кудыргинской мог. 9 и счел это поздним признаком (Амброз 1973: 298). Он справедливо указал, что кудыргинские наборы — не поясные, а сбруйные, но нужно уточнить, что сбруйные наборы из Кудыргэ имитируют поясные гарнитуры, причем не европейские. Необычный рамчатый щиток упомянутой кудыргинской бляшки идентичен одному из типов таштыкских рамок (Кызласов 1960: табл. IV: 91). В целом же эта бляшка воспроизводит обычный для памятников древнетюркской эпохи и предтюркского времени поясной крюк с перекладиной на загнутом конце и прямоугольной рамкой на противоположном (Рис.1: 20, 21), так что имитация восточноевропейских бляшек исключается. В мог. 11 Кудыргэ найден крюк иной конструкции: на загнутом конце — шляпка, а к рамке прикреплен геральдический щиток (Рис.1: 23), что можно считать вариантом распространённого типа крюков с пластиной (Рис.1: 22). Восточноевропейские Т-образные бляшки имитируют конструкцию, отсутствующую в Кудыргэ, но состоящую из представленных здесь элементов, включая стерженьковую фигурную застёжку (Гаврилова 1965: табл. ХIХ: 7), прототипичную для перекладин Т-образных бляшек. Несмотря на отсутствие точного прототипа, можно полагать, что кудыргинские вещи отражают более ранний этап моделирования поясных крюков, чем восточноевропейские. Последние часто имеют ажурный декор (см. выше) и быстро деградируют (Рис.1: 24-27).

 

Приострённые геральдические щитки. Ранние вещи этого типа — в orp. XVI, 36 Бабашовского могильника и в кург. 2 Орлатского могильника (Мандельштам 1975: 178; табл. ХХХIХ: 8-10; Пугаченкова 1989: 128 рис. 56; 148 рис. 70). Орлатские пластины, правда, не бронзовые, а костяные, но имеют изображения, что сближает их позднейшими геральдическими бляшками из металла. Бабашовские невелики, имеют вычурный край, но также узнаваемы. Сравнение этих и более поздних щитков показывает безусловную преемственность (Рис.1: 28-34). Связь южносибирских культур середины I тыс. с более ранними культурами запада Средней Азии устанавливается по серии признаков (Азбелев 1992; 1992а). Появление вырезов по бокам щитков, вероятно, вызвано использованием их с B-образными рамками, имеющими отогнутые окончания (вероятный ряд: рис.1: 37, 40, 32). Вторичность европейских щитков определяется по ажурному декору, рудиментарным шпенькам, по быстрой трансформации с превращением в сложные сдвоенные формы (Рис.1: 34). Последнее, с учетом прослеженного выше развития бляшек в виде рыбьего хвоста,

(91/92)

показывает, что удвоение исходной формы вообще свойственно геральдическому стилю — ср. удвоенную ажурную композицию на ранних (для Восточной Европы) накладках из Садовско-Кале и Суук-Су, мог. 54 (Рис. 1: 6).

 

B-образные пряжки. Ранние вещи этого типа — в Средней и Восточной Европе (Рис. 1: 35, 36), даты — IV-V вв. (Амброз 1980: 11; Генинг 1976: 104-107). Ближайшие по времени европейские B-образные пряжки уже связаны с геральдическими поясами, причем рамки теперь выгнуты не из прутка, а из пластины, и либо полые — местная общая для всех форм деталь (Амброз 1989: 52), либо со скошенным передним краем — происхождение этого варианта не выяснялось. Пряжки со скошенным передним краем рамки есть в таштыкских и кудыргинских погребениях, причем в Кудыргэ вместе с бронзовыми поясными пряжками костяные подпружные, также со скошенным передним краем и с вырезами по бокам (Рис.1: 39, 40). В отличие от металлических пряжек, костяные имеют скошенный передний край по технической причине: скос снижает давление подпружного ремня на относительно хрупкую кость. На костяных пряжках функциональны и боковые вырезы, скрывающие металлическую ось язычка, которая могла бы поранить коня.

 

Особого внимания требуют таштыкские B-образные пряжки (Рис. 1: 37, 38). Они имеют гранёные рамки и внутренний контур, повторяющий очертания внешнего — признаки, характерные для ранних европейских. Вместе с тем их рамки разомкнуты, одна из изыхских пряжек — с геральдическим щитком (Рис. 1: 37). Представляется возможным считать таштыкские и кудыргинские пряжки промежуточным звеном, связующим ранние и поздние европейские варианты в единый эволюционный ряд (Рис.1: 35-38, 40-42).

 

Предпринятое здесь краткое сопоставление общих элементов южносибирского и восточноевропейского вариантов геральдического стиля показывает, что сибирские комплексы зафиксировали уровень развития, непосредственно предшествующий европейскому варианту. В основе сибирского варианта — сложный конгломерат ранних европейских, среднеазиатских и дальневосточных традиций; таштыкский и кудыргинский комплексы зафиксировали два последовательных периода его развития (что не определяет прямой преемственности). По своей уникальности для Южной Сибири таштыкские, кудыргинские и близкие им поясные сбруйные гарнитуры должны быть признаны инородными для Саяно-Алтая. Ныне накоплено немало данных, позволяющих датировать таштыкские склепы не ниже V в. (Амброз 1971а: 120; Вадецкая 1986: 145; Азбелев 1992; 1992а). Кудыргинский комплекс фиксирует состояние геральдического стиля накануне его восприятия восточноевропейскими народами — не позднее начала (первых десятилетий?) VII в.

 

Таштыкский и кудыргинский комплексы сближаются и этнокультурными интерпретациями. Д.Г. Савинов обосновал соотнесение позднеташтыкских памятников с культурой раннетюркского владения Цигу (=Кыргыз), известного по генеалогическим легендам тюрков и по упоминаниям в хрониках (Савинов 1984: 40-47; 1988). Могилы кудыргинского типа, по упоминавшемуся мнению A.A. Гавриловой, связаны с влиянием культуры Первого Тюркского каганата. Ареал распространения геральдических поясных и сбруйных наборов не противоречит предположению о том, что этот стиль оформления престижных изделий — элемент государственной культуры Первого каганата. Определённая А.К. Амброзом дата появления геральдического стиля в Восточной Европе близка времени появления здесь если не собственно тюрков, то союзных им или находившихся под их влиянием кочевников. Заимствование геральдического стиля народами, живущими далеко от центра его сложения, отвечает общему правилу распространения государственных культур среди второстепенных групп населения степных «империй» (Азбелев 1988).

 

Таким образом, имеются основания полагать, что сибирские элементы восточноевропейского геральдического стиля — последствие тюркской экспансии; кудыргинский же вариант, соответственно, следует считать элементом государственной культуры Первого каганата. Типологически более ранние таштыкские комплексы могут быть названы «протогеральдическими», законсервировавшими состояние тюркской культуры на одном из самых ранних этапов её сложения.

 

В заключение следует отметить, что предложенное построение не вносит поправок в абсолютно-хронологическую шкалу восточноевропейских древностей, разработанную А.К. Амброзом, а наоборот, подтверждает её, уточняя лишь характеристику типогенетических процессов.

 

Литература.   ^

 

Азбелев П.П. 1988. К интерпретации заимствования ремесленных традиций в среде центральноазиатских кочевников (I тыс.н.э.) // Древнее производство, ремесло и торговля по археологическим данным. ТДК. М. 75-76.

Азбелев П.П. 1992. Культурные связи степных народов предтюркского времени (по материалам тепсейских и орлатских миниатюр) // Северная Евразия от древности до средневековья. ТДК к 90-летию со дня рождения М.П. Грязнова. СПб. 211-214.

Азбелев П.П. 1992а. Типогенез характерных таштыкских пряжек. // Проблемы археологии, истории, краеведения и этнографии Приенисейского края. Т. II. ТДК к 100-летию со дня рождения Н.К. Ауэрбаха. Красноярск. 48-52.

(92/93)

Амброз А.К. 1971. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы. Часть I // СА—2. 98-123.

Амброз А.К. 1971а. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы. Часть II // СА—3. 106-134.

Амброз А.К. 1973а : Рец. на кн.: Erdélyi I., Ojtozi E., Geninģ W. Das Gräberfeld von Newolino. // СА—2.

Амброз А.К. 1980. Бирский могильник и проблемы хронологии Приуралья в IV-VII вв. // Средневековые древности евразийских степей. М. С. 3-56.

Амброз А.К. 1989. Хронология древностей Северного Кавказа. М.

Вадецкая Э.Б. 1986. Археологические памятники в степях Среднего Енисея. Л.

Воробьёв М.В. 1961. Древняя Корея. Историко-археологический очерк. М.

Гаврилова A.A. 1965. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л.

Генинг В.Ф. 1976. Тураевский могильник V в. н.э. (Захоронения военачальников) // Из археологии Волго-Камья. Казань. 55-108.

Кызласов Л.Р. 1960. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М.

Мандельштам А.М. 1975. Памятники кушанского времени в Северной Бактрии // Тр.ТАЭ —VII. Л.

Пугаченкова Г.А. 1989. Древности Мианкаля. Из работ Узбекистанской искусствоведческой экспедиции. Ташкент.

Савинов Д.Г. 1984. Народы Южной Сибири в древнетюркскую эпоху. Л.

Савинов Д.Г. 1988. Владение Цигу древнетюркских генеалогических преданий и таштыкская культура. // Историко-культурные связи народов Южной Сибири. Абакан. 64-74.

Сарианиди В.И. 1989. Храм и некрополь Тиллятепе. М.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

наверх

главная страница / библиотека / обновления библиотеки