главная страница / библиотека / обновления библиотеки
Л.А. Евтюхова[Рец. на:]С.И. Руденко. Культура населения Горного Алтая в скифское время.ИИМК АН СССР. М.-Л. 1953. 402 стр. 197 рисунков в тексте, 120 таблиц-рисунков.// ВИ. 1954. №6. С. 145-150.
Выход в свет описания открытий, сделанных С.И. Руденко в Горлом Алтае, заслуживает внимания советских историков. Хорошо изданная книга освещает результаты археологических раскопок всех восьми курганов высокогорной Пазырыкской долины. Снабжённая многими иллюстрациями в тексте и целым альбомом таблиц с фотографиями и цветными рисунками с найденных при раскопках предметов, книга показывает высокую и своеобразную культуру древнего населения Алтая.
В урочище Пазырык, Улаганского аймака, под грандиозными курганами на большой глубине были похоронены представители богатой племенной знати. Курганы были ограблены, и поэтому из того, что было положено в могилы при погребении, далеко не все уцелело. Тем не менее в них сохранилась целая сокровищница таких изделий, которые в обычных условиях не попадают в руки археологов. Образовавшаяся под курганами, сложенными из обломков скал, вечная мерзлота законсервировала на века предметы искусства и быта, сделанные из дерева, кожи и войлока, ковры, ткани и многое другое. Некоторые из этих предметов, изготовленные из весьма нестойких материалов, и сейчас выглядят так же, так в те дни, когда их положили в могилы. Сохранились конские трупы в полном убранстве и бальзамированные тела погребённых, по которым удалось определить ряд интересных индивидуальных деталей вплоть до татуировки на теле мужчины (из кургана второго).
Внимательно продуманная организация работ позволила С.И. Руденко хорошо справиться с сохранением и извлечением из могил обильного материала, залегавшего в необычных для археологов условиях вечной мерзлоты. На месте раскопок производились предварительное описание, консервация и зарисовка памятников, благодаря чему удалось зафиксировать окраску тканей, войлока, ковров и других предметов, обычно теряющих свой первоначальный цвет после извлечения из земли. Последующими реставрационными и консервационными работами, проведёнными уже в лабораторных условиях, была полностью восстановлена и сохранена уникальная коллекция предметов из Пазырыкских курганов.
Добытый обширный материал изложен С.И. Руденко в одиннадцати главах книги, где описываются многие стороны хозяйства и быта, общественного строя, техники и искусства населения, оставившего после себя Пазырыкские курганы, В первой главе сообщаются интересные наблюдения С.И. Руденко над образованием вечной мерзлоты под каменными курганами Пазырыка и сделаны некоторые выводы о способе и времени ограбления этих курганов. Палеоботанические исследования позволили С.И. Руденко сделать вывод, что климат того времени не отличался от современного. Это также помогло автору полнее восстановить картину хозяйства и быта населения.
Однако открытые в Пазырыкских курганах материалы С.И. Руденко интерпретирует не совсем правильно. По вопросу о датировке Пазырыкских курганов имеются две точки зрения: С.И. Руденко считает, что курганы были сооружены в середине первого тысячелетия до н.э., в V и начале IV в. до н.э., то есть в скифское время; другие же исследователи — С.В. Киселёв, К.Ф. Смирнов, М.П. Грязнов, А.А. Гаврилова, Л.Р. Кызласов — относят эти курганы к более позднему, гунно-сарматскому времени, начиная с III в. до н.э. и позднее. В основу своей датировки С.И. Руденко кладёт главным образом наличие в могилах курганов ранних по своему происхождению вещей, привезённых из ахеменидской Персии. Сделанный автором анализ ворсового ковра из пятого кургана очень интересен и правилен в определении его времени, но этот ковер никак не может служить основанием для датировки того кургана, в котором он найден. В археологических комплексах вещей из погребений мы обязаны выявить наиболее поздние предметы и по ним установить датировку погребений.
Главная ошибка С.И. Руденко при рассмотрении Пазырыкской курганной группы заключается в том, что, по его представлению, Пазырыкская долина была каким-то исключением из общего хода развития культуры у племён Саяно-Алтайского нагорья, Западной Сибири, Центральной Азии и Китая. Если признать, что С.И. Руденко прав и что дата Пазырыкских курганов относится к V и началу IV в. до н.э., [1] то в соседней с Алтаем Минусинской котловине, в Западной Сибири, Монголии и Северном Китае мы в это время не найдём ничего близкого этим курганам. Однако если внимательно проанализировать находки из Пазырыкских курганов, то можно найти достаточное количество сходных черт, позволяющих рассматривать эти курганы в общей исторической связи с развитием культуры упомянутых выше окружающих областей.
Во всех могилах Пазырыкских курганов погребальные камеры сооружались из бревенчатых срубов. В больших курганах срубы делались двойные, в малых — одинарные. Пол и потолок были или из тёсаных брусьев или из брёвен; потолки сверху покрывались берёстой, наложенной до шести слоёв, и стеблями курильского чая. Пространство между наружным и внутренним срубами, или между стенами сруба и стенкой могильной ямы, заполнялось обломками скал. Для поддержки тяжёлого наката из нескольких слоёв брёвен над срубом ставились подпорные столбы с матицами. Если мы обратимся к курганам, раскопанным П.К. Козловым в Ноин-Уле (Монголия), то убедимся в почти полной тождественности их конструкции с Пазырыкскими. Тождество в устройстве погребальных камер Пазырыка и Ноин-Улы подкрепляется ещё и обычаем драпировать внутренние стены погребальных камер войлочными коврами и шёлковыми тканями. Всё это сближает Пазырыкские курганы с памятниками II-I вв. до н.э. на территории Монголии.
Памятники того же времени на более близкой к Алтаю территории (Минусинская кот- ловина на Среднем Енисее) свидетельствуют о том, что в погребальном обряде таштыкской культуры также много общих черт с Пазырыкскими курганами. В исследованных С.В. Киселёвым родовых склепах таштыкской знати на Уйбатском чаатасе, относящихся ко II в. до н.э., были открыты такие же обширные погребальные камеры в виде встроенных один в другой срубов, с полом и потолком, сооружённых из лиственничных брёвен. Как и в Пазырыкских курганах, уйбатские склепы имеют также и другие черты сходства с ноин-улинскими: края могильной ямы и там и здесь были обложены крупными камнями, а для входа в могилу с восточной стороны устраивался наклонный дромос (вход).
Кроме того есть ещё одна деталь погребального обряда, объединяющая в это время все три области: как в Ноин-Улинских курганах, так в Пазырыкских и в таштыкских могилах (Уйбат, Оглахты) существовал обычай возложения отрезанных кос в знак печали по погребённым. Этот обычай у гуннских племён отмечают и китайские летописи ханьского времени. Бальзамирование трупов было в обычае как в Пазырыке, так и на Енисее (таштыкские могилы конца I в. до н.э.). Таким образом, и древнехакасский погребальный обряд II-I вв. до н.э. близок пазырыкскому.
Вещи личного обихода, сделанные местными мастерами и из местных материалов, обычно недолго переживают своих хозяев, но зато редкие привозные предметы роскоши, особенно ценные для их владельцев, могли переходить из поколения в поколение и бытовать значительное количество времени. Поэтому и погребальный инвентарь Пазырыкских курганов следует рассматривать, прежде всего исходя из этих соображений, и только более поздние предметы из Пазырыкских курганов должны служить основанием для их датировки. Во всех Пазырыкских курганах были найдены походные деревянные столики со съёмными крышками в виде блюд. Такие же столики обнаружены в погребениях Ноин-Улы, где в шестом кургане сохранились ножки, покрытые лаком, характерным для китайских изделий ханьского времени, [2] а также в погребениях ханьского времени в Ло-Яне [3] и в катакомбах гуннского времени в Кенкольском могильнике, раскопанном А.Н.
Бернштамом в Киргизской ССР. [4] Следует обратить внимание на то, что в третьем Пазырыкском кургане, как и в таштыкских склепах Уйбатского чаатаса, были найдены древки стрел без наконечников, украшенные красочными узорами. Кроме того большое значение имеет изображение пары конских головок, смотрящих в разные стороны, на седельной накладке из пятого кургана. Этот сюжет был присущ таштыкским памятникам на Среднем Енисее. Там он хорошо известен по многочисленным находкам таких же парных конских головок, сделанных из бронзовых пластинок.
Из деревянной посуды Пазырыка очень важно учесть два сосуда из второго кургана. Первый из них, округлый, с изогнутой под углом ручкой в виде ноги животного с копытом на конце, несмотря на оригинальность, совершенно одинаков по форме и по ручке с деревянными сосудами из таштыкского Оглахтинского могильника, а также с миниатюрными бронзовыми изображениями подлинных сосудиков из таштыкских же склепов Уйбатского чаатаса. Подобный же сосуд ханьского времени хранится в музее университета в Сиани (Китай).
Второй сосуд, также с округлым дном, с ручкой в виде четырёхугольного выступа, очень похож на золотой сосуд с вертикальной ручкой в виде фигурки животного, происходящий из Новочеркасского клада, который относится ко II-I вв. до н.э. Пазырыкская диадема, украшенная кожаными фигурками петухов (курган второй), близка как по композиции, так и по стилю с золотом диадемой Новочеркасского клада, [5] Другие предметы также подтверждают это cxoдство. Серебряное зеркало с роговой ручкой и каменная на четырёх ножках светильня теснейшим образом связываются с сарматскими древностями.
Описывая бронзовые курильницы из второго кургана (стр. 97-98), С.И. Руденко обходит молчанием находку подобной же курильницы в кургане №25 Ноин-Улы. [6] Что же касается курильницы, как пишет автор, «в форме скифского котла», то её форма ещё не доказывает ее принадлежности к скифам, так как среди сарматских котлов можно найти более близкие аналогии — такие же сферические и с горизонтальными ручками. В Минусинской котловине, в Уйбатских склепах таштыкского времени были найдены в значительном количестве и глиняные сосуды точно такой же формы.
Из поздних по своему происхождению предметов Пазырыка следует остановиться на кожаном покрывале из второго кургана (стр. 98-100, рис. 55). Кайма покрывала представляет собой включённые в четырёхугольники изображения крылатого зверя, нападающего со спины на лося. При виде этого рисунка сразу же вспоминается сделанный также аппликацией войлочный ковёр из шестого кургана Ноин-Улы, на котором имеется та же сцена; [7] разница заключается лишь в приёмах изображения животных. [8] Изображения, украшающие многие пазырыкские вещи, указывают на более позднее появление этих предметов, так как применённый в данном случае приём был присущ сарматским древностям степной полосы юга нашей страны. Несколько удивляет отсутствие указанной сцены с пазырыкского покрывала, наиболее близкой к ноин-улинской, на сравнительной таблице, названной С.И. Руденко «Образцы сцен нападения хищных зверей на парнокопытных» (рис. 186), где подобраны сцены из Персеполя, Келермеса, Куль-Обы и Ноин-Улы, а наиболее близкая к ноин-улинской пазырыкская сцена с покрывала заменена менее показательной сценой с барсом, нападающим на лося (с седельной подушки из первого кургана).
В предисловии к своей книге С.И. Руденко пишет, что в Пазырыкских курганах «отсутствуют предметы... китайские времени династии Хань» (стр. 10). С этим нельзя согласиться потому, что в пятом кургане был найден чепрак, сделанный из китайской шёлковой ткани, на которой тамбурным швом, в манере, типичной для эпохи Хань, вышиты фазаны среди цветов. Сюжет рисунка на ткани чепрака, её птицы и цветы чрезвычайно близки рисунку на одной лаковой чаше ханьского времени из китайских коллекций. [9] Сам автор отмечает, что «выполнена вышивка тамбурным швом — тем же, что и в тканях Ноинулы» (стр. 358), и даже добавляет, что «орнамент шёлковых тканей из Пазырыкских курганов существенно отличается от орнамента самых ранних известных нам китайских тканей» и что орнамент из ромбов на шёлковой ткани из третьего кургана «может быть сопоставлен с узорами некоторых из шёлковых тканей из Ноинулинских курганов» (стр. 357). Это действительно правильное сопоставление опровергает датировку, принятую С.И. Руденко. Поэтому он заявляет, что мотив рисунка слишком элементарен и недостаточен для хронологического критерия. Однако ещё в одном из Пазырыкских курганов был найден обрывок китайской, типичной ханьской ткани типа тафты с мелким ромбическим узором. Итак, наличие китайских тканей ханьского времени не позволяет датировать те курганы, в которых они найдены, V в. до н.э., как это делает С.И. Руденко.
Нельзя согласиться с автором книги в его датировке V-IV вв. до н.э. китайского зеркала типа TLV, извлечённого из шестого кургана. Китайские учёные и крупнейшие музеи Китайской Народной Республики относят распространение этого типа зеркал не ранее времени Цинь-Ши-хуанди (то есть III в. до н.э.). [10] Находки зеркал типа TLV в таштыкских могилах Южной Сибири (Изых, склеп втором, раскопки Л.Р. Кызласова) также противоречат утверждению С.И. Руденко.
Наличие в некоторых курганах Пазырыка красного китайского лака опять-таки свидетельствует о связях с ханьским Китаем.
Для определения даты Пазырыкских курганов большое значение имеет современная захоронению личная одежда погребённых. Их рубахи, головные уборы, покрой и узор обуви сходны с ноин-улинскими. Кстати сказать, С.И. Руденко других аналогий и подыскать не смог (стр. 109).
Ещё одним предметом, никак не увязывающимся со скифским временем, является колесница из пятого кургана, к сожалению, не изображённая в книге в отреставрированном виде. [11] Она представляет собой лёгкую парную повозку с четырьмя колёсами большого диаметра, которые имеют много тонких спиц. Такие повозки хорошо известны по ханьским рельефам, и правильно поступил С.И. Руденко, обратившись за аналогиями к сообщениям китайских хроник гуннского времени (стр. 235). Автор удачно привёл сообщение о том, что китайцы, выдавая своих принцесс замуж за усуньских и гуннских вождей, дарили им колесницы с четвёр- кой лошадей, и здесь же вразрез со своими положениями о скифском облике Пазырыкских курганов он высказывает вполне правдоподобное предположение, «что найденная в пятом кургане повозка... прибыла в Горный Алтай с одной из жён захороненного вождя».
Если бы С.И. Руденко преодолел свою тенденцию относить культуру горноалтайских племён времени Пазырыкских курганов к очень древнему периоду и постарался выделить всё то, что свидетельствует о более позднем её времени, открытые им памятники высокой культуры Горного Алтая не стояли бы в отрыве от их исторического окружения. Приведённый нами анализ некоторых наиболее поздних вещей из Пазырыка показывает, что материальная культура древних горноалтайцев была органически связана с культурой племён Южной Сибири и Центральной Азии. Особенно хорошо это устанавливается в погребальном обряде курганов Пазырыка, Ноин-Улы и таштыкских могил на Среднем Енисее. Межплеменные связи можно проследить по достаточному количеству вещей, происходящих из ханьского Китая, и по вещам, столь близким к сарматским.
С.И. Руденко придаёт большое значение влиянию ахеменидской Персии на развитие культуры горноалтайских племён, ссылаясь на некоторое стилистическое сходство в изображениях зверей и на ряд вещей, которые он считает персидскими или мидийскими. Но отдельные мотивы и стилистическое сходство не смогут служить основанием ни для установления ранней даты, ни для утверждения связей Горного Алтая с мидо-персидским Востоком. Прежде всего совершенно неправильно выводить композиции борьбы зверей из ахеменидского искусства. Более всего распространёнными они были в искусстве кочевой и полукочевой среды скифо-савроматского и сако-массагетского мира, а позднее сарматского и хуннского. Характер взаимодействия пазырыкского искусства с искусством ахеменидского Ирана может выявиться совершенно иначе, чем это представляется С.И. Руденко, склонному видеть в населении степной зоны среду, пассивно воспринимающую достижения искусства классического Востока. Необычайно богатое и самобытное искусство кочевых и скотоводческо-земледельческих племён оказало плодотворное воздействие на искусство Китая, застывшее было в условностях и символике чжоусской орнаментики, и имело большое влияние на искусство Переднего Востока и в том числе на ахеменидскую и мидийскую орнаментику.
Таким образом, процесс гораздо сложнее, чем его изображает С.И. Руденко в своей книге. Говоря о взаимосвязях культуры и искусства племён Горного Алтая, нельзя игнорировать достижений советской археологии в Средней Азии, открывшей крупнейшие культурные центры (Хорезм, Согд и др.), обладавшие своим глубоко своеобразным искусством, близким к творчеству соседних кочевых и полуоседлых племён Казахстана, Южной Сибири и Центральной Азии. Поэтому нельзя не пожалеть, что С.И. Руденко мало внимания уделил замечательному войлочному ковру из пятого кургана, ограничившись констатацией сходства цветущего дереза в руках «богини» и «сфинкса» с ахеменидскими изображениями. Между тем ни физиономически, ни по причёске и закрученным усам всадника, ни по костюму эти изображения не имеют ничего общего ни с ахеменидским Ираком, ни с упомянутым в книге неким «ассиро-ахеменидским типом». Перед нами отражение более близкой натуры хорезмийско-юэчжийского происхождения. Те же детали имеют аналогии у несколько более поздних раскрашенных статуэток эрмитажной коллекции из Синцзяна — страны, соседней с Алтаем.
Необходимо обратить внимание и на костюм. Если «богиня» одета в длинные одежды, сходные с пазырыкскими и с халатом из Катандинского кургана, то костюм мужчины хорошо знаком нам по изображениям сарматского времени из Керчи. Мягкие, похожие на чулок сапоги, плотно облегающие штаны, короткая куртка и развевающийся короткий плат — всё это можно видеть на рельефе надгробия Трифона, на росписях сарматских склепов 1872, 1875 гг., в склепе Анфистерия и других, где и кони под всадниками чрезвычайно схожи с конём, изображённым на пазырыкском ковре. Пеший сармат на ритоне из Кубанской области одет так же, как и пазырыкский всадник, а в жёлтой расшивке на куртке всадника, может быть, можно усмотреть золотые нашивные бляшки, столь типичные для сарматской одежды и изображённые на одежде сармата на упомянутом ритоне. Нам кажется, что этот эллинизированный костюм мог проникнуть в Сибирь и Среднюю Азию только после походов Александра Македонского, ибо более ранние изображения тех же саков передают древний традиционный скифский костюм.
Особое внимание С.И. Руденко уделил анализу ворсового ковра и тканей из пятого кургана, видя в них произведения, близкие Ирану, и относя их к V в. до н.э. Нам представляется, что всё сказанное выше о связях Ирана со Средней Азией и Сибирью остаётся в силе и при анализе ковра и тканей. Ворсовые иранские ковры являлись большой ценностью для Алтая. С.И. Руденко отмечает, что этот ковер найден сильно подержанным, то есть до его укладки в могилу он был в длительном употреблении. Известно, что современные ворсовые ковры изнашиваются нескоро и бытуют по многу десятков лет. Пазырыкский ковер мог попасть и на Алтай уже подержанным или износился там от долгого употребления. Учитывая его большую материальную ценность, следует думать, что он мог передаваться из поколения в поколение на протяжении долгих лет. При археологических раскопках вместе с древними вещами обнаруживаются иногда предметы более позднего происхождения. В качестве примера приведём находки бронзовых китайских зеркал танского времени в культурном слое древней столицы монголов Каракоруме, относящемся к XIII веку.
Для подкрепления своих положений С.И. Руденко часто ссылается на греческих историков, писавших о скифах, ища у них доказательств «единства» культуры и обычаев древних горноалтайских племён со скифами, а также и для датировки Пазырыкских курганов скифским временем. Но одновременно С.И. Руденко приходится обращаться к письменным свидетельствам китайских летописей ханьского времени и искать сравнений в археологических памятниках этой эпохи. Он разрушает этим свои искусственные позиции, ибо даже немногочисленные приводимые им аналогии и свидетельства от III-I вв. (которые, как мы показали, можно значительно умножить) уводят автора от завышенной им датировки и делают очевидной близость Пазырыкских курганов к окружавшим Алтай памятникам III-I вв. до н.э.
В заключение следует сказать, что, несмотря на отмеченные в рецензируемой книге недостатки, она представляет собой большую ценность прежде всего потому, что детально отражает результаты блестящих открытий, сделанных С.И. Руденко в Горном Алтае. Можно не сомневаться в том, что книгой С.И. Руденко будут широко пользоваться не только археологи и историки, но и специалисты в области истории техники и искусства, ибо без памятников вновь открытой высокой культуры, какими являются Пазырыкские курганы, теперь невозможно изучение далекого прошлого народов Сибири, Средней и Центральной Азии.
Л.А. Евтюхова
[1] В своих прежних публикациях С.И. Руденко датировал Пазырыкские курганы даже VII в. до нашей эры.[2] С. Trever. Excavations in Northern Mongolia. Л. 1932, табл. 27.[3] A. Stein. Innermost Asia. T. III. Oxford. 1928, табл. XXVII, XXVIII.[4] А.Н. Бернштам. Кенкольский могильник. Л. 1940, табл. XIX.[5] И. Толстой и Н. Кондаков. Русские древности в памятниках искусства. Вып III. СПБ. 1890, рис. 153.[6] С. Trever.Указ.соч., табл. 26, стр. 1.[7] Там же, табл. 8-9.[8] Грифон с распущенным хвостом (как у ноин-улинских) есть и в Пазырыке на седельной подушке из первого кургана.[9] Chiang Yuen Yi. The Chu Tribe and its art. T. I. Shanghai. 1949. Laquer, tabl. 9.[10] С.В. Киселёв. Древняя история Южной Сибири. М. 1951, стр. 392.[11] Реставрация уже произведена в Государственном Эрмитаже.
наверх |