Г. Сухбаатар
Сяньби.
Сяньби нарын угсаа гарал, соёл, аж ахуй, нийгмийн байгуулал
(Нэн эртнээс м.э. IV зуун).
[Этногенез, культура, хозяйство и общественный строй сяньби
(с древнейших времён до IV в. н.э.).]
// Уланбаатар: [Изд-во Академии наук.] 1971. 218 с.
Гарчиг
Оршил. — 3
Удиртгал. — 5
Нэгдүгээр бүлэг. Сяньби нар, тэдний удам угсаа. — 21
Сяньби, дунху. — 21
Сяньби, түүний угсааны тоба, муюн, тугухунь нарын уугал нутаг. — 24
Хүннү, сяньбийн хоорондын угсаа гарлын холбогдол. — 28
Тобагийн овгийн бүрэлдэхүүн. — 38
Сяньби нарын нүүдэл. — 56
Сяньби ба дунхугийн зарим аймаг. — 63
Хоёрдугаар бүлэг. Сяньби хэл. — 72
Сяньби нарын хэлний хамаадал. — 72
Хүннүгийн зарим үг. — 95
Гуравдугаар бүлэг. Сяньби нарын соёл. — 104
Бичгийн соёл. — 105
Сяньби нарын ном зохиол, дуу. — 118
Сяньби нарын шашин шүтлэг, зан заншил. — 124
Урлаг. — 138
Сяньбийн орон гэр. — 143
Дөрөвдүгээр бүлэг. Сяньби нарын аж ахуй, нийгмийн байгуулал. — 146
Аж ахуй. — 146
Нийгмийн байгуулал. — 150
Түүхэн залгамжлал. — 161
Дүгнэлт. — 163
Орос товчлол [Резюме по-русски]. — 166
Ном зүй [Литература]. — 172
Хавсралт [Приложение]. — 188
а) Хятадаар тэмдэглэсэн үгс. — 188
б) Хуучин бичгээрх үгс. — 194
в) Латин галигаар тэмдэглэсэн үгс. — 195
[Рис. 1-13. — 197-202]
Нэрсийн хэлхээс [Указатели]. — 203
Хүний нэр [имён]. — 203
Газрын нэр [географических названий]. — 207
Угсаатны нэр [этнонимов]. — 210
Албан тушаал зэрэг юмын нэр [титулов и т.п.]. — 214
Резюме. ^
Этногенез, культура, хозяйство и общественный строй сяньби (с древнейших времён до IV в.н.э.).
Монография написана на основе изучения сообщений китайских источников о сяньби и критическом разборе исследований учёных-китаеведов.
Во введении даётся краткий обзор китайских источников и печатных работ различных учёных. Автор подчёркивает необходимость критического подхода к китайским источникам и отмечает большое значение теоретических работ советских учёных в области истории родового общества и возникновения классового общества при изучении сяньби.
В первой главе «Сяньби и их потомки» затрагивается проблема этнической связи между сяньби с одной стороны и хунну и племенами дунху: жужаней, шивэй и киданей с другой. Заключение о том, что имеются следы и пережитки дуальной организации между хунну и сяньби в глубокой древности основывается на следующем: а) касаясь происхождения тоба, такие источники как «Вэй шу» (глава 95), «Нань ци шу» (глава 57) и другие сообщают, что тоба — потомки хунну, их род называется тоба, а также сяньби, что северные люди (хунну, сяньби) называют тех, у кого отец — хунну, а мать сяньби — тефу; б) в «Хоу хань шу» говорится, что у хунну четыре знаменитых чужих рода: хуянь, сюйбу, лань и цюлинь, представители которых всегда вступали в брачные отношения с шаньюем. Танский комментатор Янь Ши-гу говорит, что у сяньби имеются хуннуские роды: сюйбу и лань; в) Ма Чан-шоу пришёл к выводу, что северные люди называют тех, у кого отец хунну, мать сяньби туфа, что племя тоба возникло в результате кровосмешения хунну и сяньби. Китайские учёные Цянь Да-синь, Гу Цзи-гуан, Яо Вэй-юань и Ма Чан-шоу считали, что слово тефу, туфа являются различными фонетическими вариантами одного и того же слова тоба, г) заключения некоторых учёных о том, что
(166/167)
тобасцы имели обыкновение брать жён только из одного и того же рода, чаще всего из родов муюн, юйвэнь, хэлань (хунну) и других и у них был кросс кузенный брак; д) хунну и сяньби с древнейших времён были соседами имели тесную политическо-культурную и другие связи; род тоба сам себя называл сяньби и был древнесяньбийским родом. На основе анализа следов и пережитков дуальной организации между хунну и сяньби, существовавшей между ними исторической связи и заключения учёных, автор приходит к выводу, что главное ядро хунну и сяньби являются одним этносом и считает, что их этническое единство должно быть принято во внимание при изучении их истории. Автором приводится некоторые примеры из китайских источников, иллюстрирующие это единство. К числу таких примеров можно отнести сообщение о том, что более 100 тысяч дворов (почти полмиллиона человек, если считать, что у них была малая семья), которые остались после падения державы хунну, присоединились к сяньби и сами приняли этноним сяньби. Разбор племенного состава тобаской династии Великая Вэй по «Вэй шу» на основе исследований Яо Вэй-юаня, Л. Базена, А. Будберга, В. Эберхарда и других учёных также даёт яркую картину этнической связи между хунну и сяньби. Он показывает, что подавляющее большинство племенного состава тобаской династии составляли племена хунну и сяньби. Автор выдвигает предположение, что этнонимы хуянь (хуннуский род) и киян (род коренных монголов) являются одним и тем же этнонимом. Кроме того, сделана попытка доказать, что этнонимы сюту, тугэ (хуннуское племя), дугу, дугухунь, гухунь, тугухунь (сяньбийское) являются различными вариантами одного и того же слова сютугэ, которое по всей вероятности было монгольским словом шитугэн (святыня, культ). Вместе с тем в порядке гипотезы выдвигается вопрос о связи так называемого золотого рода (алтан ураг Чингис-хана) с золотым родом сына хуннуского сютуского вана.
Хронологическое соответствие, сходство фактических данных, идентичность между Маодунь шаньюй и первым тобаским ханом Мао позволяют сделать вывод о том, что они были одной и той же личностью. Наконец автор доказывает, что этноним татар (дадань, татань, дада, под которыми в одно время известны были монголы, возник из одного из племенных названий жужаней-датань, таньтань, которое в свою очередь возникло из личного имени жужаньского хана Датаня (414-429) и поддерживает вопрос поставленный японским учёным Т. Футида, относительно возможности того, что этноним монгол мог возникнуть из другого этнонима жужаней-мугулюй.
Во второй главе «Язык сяньби» на основе исследований К. Ширатори, А. Будберга, Фан Чжуан-ю, Л. Базена, П. Пеллио и
(167/168)
Л. Лигети, автор с позиции историка анализирует отдельные слова сяньби, тоба и тугухунь и приходит к выводу о том, что язык сяньбийцев был протомонгольским. Сопоставляя исследования этих учёных и исторические данные из «Юань чао би ши», «Алтан товч» и других монгольских хроник, автор даёт новые толкования некоторых слов из языка сяньбийцев: именно цзылу залагу (слуга, раб); чжичжэнь-цэцэн (мудрый); цихайчжэнь-гэсгээгч (наказать), янчжэнь-ямбатан, ямутан (ямутан из «Цагаан түүх». Корейское слово яньбань (дворянство), которое появилось в корейском языке примерно в XV веке есть монгольское заимствование. На основе сообщений китайских источников «Го юй», «Чу Цы», «Чжань го цэ», «Эр я» и «Ши цзи», толкований древнекитайских комментаторов и исследований некоторых учёных, автор считает, что племя сяньби имело отношения с Китаем начиная с эпохи Чэн вана (1024-1005) из западного Чжоу, что этноним сяньби связан с названием пряжки для пояса на. языке ху (хунну, сяньби) и предполагает, что он одновременно является монгольским словом «сүв, шивээ» (щель, дыра), которое также, возможно, обозначало пряжку для пояса у древних монголов. Как известно этноним сяньби писался различными китайскими иероглифами: сиби, шиби, сюйби и сяньби. Автор обосновывает и доказывает, что древнетюркский этноним табгач является фонетическим эквивалентом слова «Да Вэй» (Великая Вэй), а не слова «тоба», как было признано большинством ученых. Да Вэй — это официально распространённое название тобаской династии Вэй. Анализируя значение слова тоба, данное в «Вэй шу», и точки зрения различных учёных, автор объясняет это слово монгольским словом «дов» (курган, холм), которое, повидимому, являлось названием тотема. Исходя из этого, а также особого употребления этого слова в монгольском языке, оно связывается автором с Добом из имени Доб мэргэн в «Юань чао би ши». Тот факт, что автором найдены параллели названий тобаских должностных лиц из «Нань ци шу» в монгольских хрониках «Юань чао би ши», «Цагаан түүх» и других, весьма, убедительно говорит в пользу монголоязычности тоба.
Автор поддерживает и обосновывает предположение К. Ширатори относительно происхождения слова «хан», «хаган» из слова «цзя» (по реконструкции Б. Карлгрена «ка»), обозначавшего должностное лицо у племени пуё (фуюй), но оставляет открытым вопрос языковой принадлежности этого слова. При этом он отмечает, что хаган возникло как двойное цзя (ка) позже чем хан. Вслед за Г.С. [С.Г.] Кляшторным автор считает правильным доказательство Яо Вэй-юаня о том, что племя цзе (цзеху) было юе-чжийским, что даёт полное основание считать ошибочными взгляды некоторых учёных на принадлеж-
(168/169)
ность одной фразы из языка цзеху, относящейся к 328 г. к хуннам. В конце главы даются новые интерпретации нескольких хуннских слов: шаньюй, э-чжи, гуту, оуту. Шаньюй является повидимому, монгольским словом «сайн» («хорошо»), которое было употреблено в 1305 г. в письме Ил-хана Ульзита к королю Франции Филиппу прекрасному в значении хагана. То, что ә-чжи могло быть эси (корень, клетка в значении хатан) подтверждается тем, что оно было употреблено в некоторых памятниках квадратной письменности именно в этом значении. Нет сомнения в том, что оуто является монгольским словом «утку» из «Сборника летописей» Рашид-ад-дина, которое, повидимому, «өртөө» (почтовая станция). Что касается слова «гуту», то оно есть, видимо, монгольское слово «хүү, хөвгүүч» (сын) во множественном числе, согласно китайскому переводу, данному в «Ши цзи». Разбор этих слов даёт автору основание полагать правильным предположение П. Пеллио, Ширатори, Г.Н. Румянцева и других учёных о том, что хунну были монголоязычными. В третьей главе «Культура сяньби» исследуются вопросы письменности, письменной культуры, религии, обычаев, исскуства и жилища сяньбийцев. Многие исследователи древней и средневековой истории народов Центральной Азии связывают появление письменности у ранних кочевников как правило с образованием Тюркского каганата. Что касается письменности ухуань, тоба, жужань, тюрков и киданей, то встречающийся в китайских источниках термин «кэму», означающий в переводе «гравированное дерево» или «резное дерево», обычно осмысливался и его дословном значении, отсюда считалось, что в данном случае речь идёт об обычных зарубках — памятках, вырезаемых на специальных деревянных палочках или дощечках. Однако впервые Л. Лувсандэндэв, вслед за ним Н. Сэр-Оджав стали рассматривать «кэму» как письменность. Однако они не привели ни одного доказательства в подтверждение своей догадки. Между тем сопоставление сообщений различных китайских источников о письменности ухуань, тоба, жужань, тюрков и киданей позволяет сделать вывод, что у народов Центральной Азии уже по крайней мере с первых веков нашей эры существовала собственная письменность. Из-за отсутствия бумаги и нехватки шёлка, тогда писали по дереву, являвшемуся наиболее доступным и дешёвым для этой цели материалом. Этот вывод автора основывается на следующем: а) ухуань, тоба, жужане, тюрки и кидане делали вырезки на дереве, отмечая какое-либо событие; б) эти вырезки на дереве представляли собой нечто вроде записи летописцев; в) для этих вырезок требовалось специальное обучение; г) именно эти вырезки на дереве впоследствии у киданей были заменены новой письменностью; д) в сообщениях китайских источников вместо «тюрк-
(169/170)
ская письменность» говорится «кэму». В связи с этим необходимо отметить, что руническая письменность тюрков более приспособлена для того, чтобы ею писать на твёрдых материалах (камень, дерево, металл), т.к. начертание букв этой письменности геометризованное, жёсткое. Есть основание полагать, что «кэму» является рунической письменностью и что тюрки заимствовали рунику через посредство тоба и жужань у хунну. В четвёртой главе «Вэй шу» имеется сообщение о создании тобасцами в 425 г. новой письменности, имеющей более тысячи букв. Учитывая, что одновременно в «Вэй шу» излагается легенда о изобретении китайцами своей собственной письменности, и количество букв новой письменности, можно предположить, что новая тобасская письменность являлась, повидимому, такой же, какой была киданская большая письменность. Автор присоединяется к мнению Б. Ринчена и других монгольских учёных, отвергающих существующее представление о том, что только в 13 веке монголы приняли уйгурское письмо и предполагает, что к монголам перешла письменность жужаней. У тугухунь тоже была письменность. Автор не согласен с версией П. Пеллио о том что тобаское слово би-дэчжэнь, означающее «секретарь, писарь» происходит от китайского «бит» (реконструкция древнего чтения) т.е. кисточки для письма и выдвигает гипотезу о том, что кочевники для обозначения понятия «письмо, письменность» использовали какое-то своё собственное слово, тесно связанное с традицией вырезания. Таким словом, по мнению автора, было слово с корнем бич, — биц, — обозначающее «резать, рубить, косить». Понятие «письменность, письмо» в форме «бичээч», как полагает автор, произошло не в период тоба, а значительно раньше, при хунну. В главе III «Ши цзи» и главе 55 «Цянь хань шу» говорится, что в 118 г. до н.э. Хо Цюй-бин убил хуннуского «би чэ-ци или бэй-чэ-ци», согласно толкованию Цзинь Чжао это было титулом хуннуского вана. Созвучие этих слов, гипотезы учёных о письменности хунну и переписка хуннуских шаньюев с Китаем позволяют предположить, что титул «бичэци» является древней формой слова «бичээч» (писарь).
У древних монголов можно подметить довольно много общих с сяньбийцами обычаев, например: церемония выдвижения ханов на трон у тоба полностью т.е. детально совпадает с аналогичной церемонией у монголов при Чингисхане. Известия о переселениях тобасцев при Туйинь и Линь, имеющиеся в предисловии к «Вэй шу», в основных деталях полностью соответствуют известию-легенде, описанной на основе сообщений очевидцев-монголов в «Сборнике летописей» Рашид-ад-дина. Две версии сходятся в отношении географического положения, об щей характеристике местности и способов переселения и т.д.
(170/171)
Всё это говорит в пользу того, что тобасцы этнически были монголами.
Искусство сяньбийцев уходит корнями в глубь веков и было прикладно-орнаментальным. Ему тоже был присущ так называемый звериный стиль.
В четвёртой главе «Хозяйство и общественный строй сяньби» рассматриваются проблемы хозяйства, общественного строя и исторической преемственности.
|